«В некоммерческий сектор? Ни за что!»

У Доброфонда «Изгелек» есть слоган: «Быть добру!» Он украшает фирменные толстовки и кружки из Доброшопа, благотворительного интернет-магазина, который появился в прошлом году. А еще этой фразой Зарина Гайсина завершает свои письма: «Быть добру!» написано сразу после должности, адреса и телефонов. Сложно поверить, что каких-то полтора года назад не было ни этого слогана, ни Доброшопа, ни Доброфонда в том виде, в котором он есть сейчас. А сама Зарина жила тогда в горах и работала на горнолыжном курорте в Сочи.

Президент Доброфонда «Изгелек» рассказала Добру Mail.ru, как вернулась в Башкортостан и почему неожиданно для себя стала управлять некоммерческой организацией.

«Есть место, где ты пригодишься»

 Это была моя давняя мечта: жить и работать высоко в горах. Но дочке не подошел климат, она стала плохо себя чувствовать, скакало давление, и врачи сказали, что нам нужно срочно переезжать «вниз», желательно в родные места, в знакомый, привычный регион. Полтора года назад мы вернулись в Башкортостан, и я начала искать работу. За плечами были 20 лет в бизнесе, маркетинге и PR, руководящие должности, разработка комплексных коммуникационных стратегий, запуск проектов с нуля. Чаще всего на собеседованиях мне давали понять, что я overqualified, и отказывали. Однажды позвонила бывшая работодательница и нынешний председатель попечительского совета фонда «Изгелек» Рауфа Рахимова, с которой мы сотрудничали еще на заре нулевых: «До меня дошли слухи, что ты ищешь работу. Есть место, где твои компетенции очень пригодятся».

Когда выяснилось, что она приглашает меня в благотворительный фонд, я сразу же отказалась. В некоммерческий сектор? Ни за что!
Помню, как впервые оказалась в больнице в маленьком городе у нас в республике с грудной дочкой. Все там было перемешано, места мало, персонала не хватало. Тогда я впервые увидела палату отказников. Малыши, от которых в роддоме отказались мамы, лежали совсем одни. С грыжами, со скошенными лицами, потому что никто их не переворачивал, никто не брал на руки, никто к ним не подходил. Врачи и медсестры, может, и хотели бы, да времени нет. Это был такой шок.В тот день я решила, что никогда не буду работать помогающим специалистом. Просто не смогу. Но, в общем, уже полтора года я – президент Доброфонда «Изгелек». Почему? У меня до сих пор нет ответа.

Первое – ребрендинг

Вы замечали, как фонды, особенно региональные, похожи друг на друга? Названия крутятся вокруг слов «добро» и «благо». На логотипе руки или сердце, голубь или цветок. Вот и у нашего фонда раньше на логотипе был цветочек. Первое, чем я решила заняться в новой для себя сфере – это ребрендинг фонда. «Изгелек» – с башкирского переводится как «добро». Надо сказать, с названием нам повезло: национальное, эксклюзивное, от него ни в коем случае нельзя было оказываться. Словосочетание «благотворительный фонд» мы заменили коротким «доброфонд», и сконцентрировались на создании уникального логотипа. Вышивкой с символом, который мы выбрали, древние башкиры украшали свои жилища. Это символ добра и семейного благополучия. Мы проводили фокус-группы: кто-то видел на нашем новом логотипе сохатого лося, кто-то – доброго силача. В любом случае, символ – аутентичный, невыдуманный и очень запоминающийся.
Потом мы открыли Доброшоп, интернет-магазин уникального мерча – вещей и сувениров, сделанных талантливыми башкирскими мастерами. Это стало возможным благодаря гранту фонда Потанина и поддержке местных креативных специалистов. Мы дружим со многими фотографами, художниками и дизайнерами. Творчество спасает от рутины, и благодаря такой дружбе рождаются классные проекты.

Мы – не волонтеры

У нас в фонде два штатных сотрудника: я и на финансовый директор. Я называюсь президентом, но на деле я и маркетолог, и пиарщик, и SMM-специалист, и фандрайзер. Заявки на гранты пишу тоже я. Для кого-то это наказание, для меня – один из видов отдыха, очень творческий процесс. За два года мы получили три крупных гранта и не планируем останавливаться. Бывает, впрочем, приходят отказы. К примеру, недавно мы не получили президентский грант на реализацию программы психологической поддержки для помогающих специалистов и людей, чьи семьи столкнулись с тяжелыми диагнозами. Проекту выставили низкий балл в категории «актуальность проблемы». Я очень удивилась: в Москве и Петербурге много программ по профилактике выгорания. Почему не сделать что-то похожее в нашем регионе? 
Скоро два года как я работаю в НКО, но для меня эта область одна из самых загадочных. В обществе до сих пор нет осознанного описанного статуса сотрудника помогающей профессии. Нет понимания, что такое фонд, и как он работает. Что мы – не волонтеры, а профессионалы, которые получают за свою работу деньги. Что эта работа очень тяжелая, и чтобы не выгореть, нужна психологическая поддержка. Считается, что в НКО приходят святые люди, из-за безысходности и личной драмы или по призванию. Я и сама долго так считала. А теперь хожу на работу и регулярно получаю вопросы: «Ну ладно ты президент фонда, молодец. А живешь-то ты на что?»

Пришлось повзрослеть. Пришлось учиться отказывать

Наш фонд помогает детям с тяжелыми диагнозами и взрослым людям до 35 лет. Первые полтора месяца работы в фонде я плакала. Потому что ты сталкиваешься с этическими вопросами каждый день. В обычной жизни их можно избегать, а здесь – нет. Например, я не могла понять, почему болеют грудные дети. Болезни взрослых можно как-то логически обосновать, найти объяснение: нездоровый образ жизни, накопленные хронические болячки. Но почему тяжело болеют маленькие дети? Это так несправедливо. 
Конечно, вечно плакать не будешь. Мне пришлось очень сильно и быстро повзрослеть. Пришлось научиться говорить нет. Решение об оказании помощи в нашем фонде принимает экспертный совет врачей. Случается так, что консилиум отказывает семье, потому что считает лечение бесперспективным. Мы крайне редко берем паллиативных детей (то есть тех, кого нельзя вылечить), и нужно суметь объяснить это родителям ребенка. Проводить такие беседы – тоже моя работа.
Как, наверное, и многие наши коллеги, мы сталкиваемся с очень большими трудностями, когда речь идет о помощи взрослым. Люди с радостью помогают тем, кто маленький, миленький и симпатичный. Особенно все любят истории с понятным и ожидаемо счастливым финалом: к примеру, ребенок родился без мочеполовой системы – все скинулись – ребенка успешно прооперировали – теперь он здоров. Таких историй немало, но что делать остальным нашим подопечным? Что делать взрослым в беде? Обычно удается собрать около 40% от необходимой суммы, а дальше наш председатель попечительского совета идет к крупному бизнесу.
Основная часть сборов для взрослых пациентов закрывается корпоративными пожертвованиями. 40% наших сборов – донаты частных лиц. Недавно мы делали аналитику: в 2019 году среднее пожертвование в наш фонд составляло 300 рублей, в 2020 – возможно, на фоне пандемии – сумма выросла до 500. Сейчас средний перевод от физлица: 100 рублей. Проводить сборы в этом году стало еще сложнее.

Сейчас наш фонд реализует две программы: «Скорая помощь» в поддержку тяжелобольных детей и взрослых, и «Дорога в мир» – помощь погорельцам и семьям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации. Мы очень гибкие и в экстренном случае легко можем запустить дополнительную программу. Так, в 2020 фонд реализовывал несколько дополнительных проектов, связанных с пандемией: мы собирали продуктовые наборы для пожилых, закупали для больниц средства индивидуальной защиты, медтехнику, передавали врачам горячие обеды и ужины. Волонтеры со всей республики шили для медработников специальные восьмислойные маски, которые они могли надеть под защитный костюм.

Не хватает сил и волшебства, чтобы всех объединить

До того, как уехать в горы, я шесть лет работала в Центре современного искусства в Уфе. Скажу честно, еще два год назад некоммерческая организация – было, наверное, последним местом, где я видела себя. С работодателем, которая предложила мне место в фонде, мы вели переговоры полтора месяца. Точнее – она полтора месяца меня уговаривала. Теперь я вижу, как весь мой опыт, полученный в бизнесе и творческих проектах, нам пригождается. Недавно мы провели выставку-продажу картин художника, который перенес инсульт. Часть средств направили ему на лечение, часть – подопечным детям. Мы собрали базу друзей фонда, которые помогают нам реализовывать масштабные творческие проекты: от ребрендинга до магазина модного мерча, этого бы просто не было без поддержки многих творческих специалистов. Мы стараемся привлекать бизнес: без корпоративных пожертвований нам не справиться. Стараемся проводить классные массовые мероприятия и акции для горожан. 
С тех пор как стала частью этого мира, мира НКО, я часто думаю о том, что всем нам нужно быть эффективнее и смелее. Только объединившись, фонды смогут поднимать важные морально-этические вопросы, привлекать к обсуждению медицинское сообщество, задавать неудобные вопросы представителям власти. Складывается ощущение, что пока мы все предпочитаем обходить острые углы, каждый работает сам по себе. И единственное, о чем я жалею, став президентом фонда: мне не хватает сил и волшебства, чтобы всех объединить.

Беседовала Ира Даниляьнц

Оригинал материала размещен по ссылке